Ричард Бах — Иллюзии. Аудиокнига — Страница 11

Мир —

это твоя ученическая тетрадка, страницы,

на которых ты решаешь задачки.

Он нереален,

хоть ты и можешь выразить в нем реальность,

если пожелаешь.

Ты также

волен писать чепуху,

или ложь, или вырывать

страницы.

Истинный

первородный грех заключается в

ограничении Абсолюта.
Не делай этого.

Был свежий теплый полдень, ливень ненадолго прекратился, и тротуары, по
которым мы шагали из города к самолетам, были все еще мокрыми.
«Ты ведь можешь проходить сквозь стены, да, Дон?»
«Нет».
«Когда ты говоришь «нет», а я знаю, что на самом деле можешь, это
означает, что тебе не нравится, как я сформулировал вопрос».
«Мы крайне наблюдательны», — сказал он.
«Все дело в «проходить» или в «стенах»?»
«Да, но не только. Твой вопрос предполагает, что я существую в одном
ограниченном пространстве-времени и перемещаюсь в другое пространство-время.
Сегодня у меня нет желания соглашаться с твоими ложными предположениями обо
мне».
Я нахмурился. Он знал, о чем я спрашивал. Почему бы ему не ответить
просто на мой вопрос и дать мне возможность узнать, как он это делает?
«Этим я пытаюсь помочь тебе поточнее формулировать свои мысли», —
сказал он мягко.
«Ну ладно. Ты можешь сделать так, чтобы казалось, что ты можешь пройти
сквозь стену. Так лучше?»
«Да, лучше. Но, если ты желаешь быть точным…»
«Не подсказывай мне. Я знаю, как сказать то, что я хочу. Вот мой
вопрос. Каким образом ты можешь переместить иллюзию ограниченного чувства
личности, выраженного в этом представлении пространственно-временного
континуума, как твое «тело», через иллюзию материальной преграды под
названием «стена»?»
«Прекрасно!» — одобрил он. «Когда ты правильно задаешь вопрос, он сам
отвечает на себя, не так ли?»
«Нет. Этот вопрос не ответил сам на себя. Как ты проходишь сквозь
стены?»
«РИЧАРД! Ты был почти у цели, а затем все испортил! Я не могу проходить
сквозь стены… когда ты говоришь это, ты допускаешь существование вещей,
которых я вовсе не допускаю, а если и я начну думать так же, как и ты, то
ответ будет: я не могу».
«Но так сложно, Дон, выражать все очень точно. Разве ты не знаешь, что
я хочу сказать?»
«И от того, что что-то очень сложно, ты не пытаешься это сделать?
Научиться ходить вначале тоже было тяжело, но ты позанимался этим, и теперь,
глядя на тебя, может показаться, что это вовсе нетрудно».
Я вздохнул. «Да. Ладно. Забудь об этом вопросе.
«Я о нем забуду. Но у меня есть вопрос к тебе, а ты можешь?» Он глянул
на меня с таким видом, будто ему было на это совершенно наплевать.
«Итак, ты говоришь, что тело — это иллюзия, и стена — это иллюзия, но
личность реальна, и ее нельзя остановить никакими иллюзиями».
«Не я это говорю. Это ты сам сказал».
«Но это так».
«Естественно», — подтвердил он.
«И как ты это делаешь?»
«Ричард, тебе не надо ничего делать. Ты представляешь, что это уже
сделано, вот и все».
«Надо же, как все просто».
«Как научиться ходить. Потом ты начинаешь удивляться, что в этом было
такого сложного».
«Дон, но проходить сквозь стены для меня сейчас совсем несложно; это
просто невозможно».
«Ты, наверное, думаешь, что если повторишь
«невозможно-невозможно-невозможно» тысячу раз, то все сложное для тебя вдруг
станет простым?»
«Прости. Это возможно, и я сделаю это, когда придет время мне это
сделать».
«Поглядите только на него, он ходит по воде, яко по суху, и опускает
руки от того, что не проходит сквозь стены».
«Но то было просто, а это…»
«Утверждая, что ты чего-то не можешь, ты лишаешься всемогущества», —
пропел он. «Не ты ли неделю назад плавал в земле?»
«Ну плавал».
«А разве стена, это не просто вертикальная земля? Разве тебе так уж
важно, как расположена иллюзия? Горизонтальные иллюзии легко преодолеть, а
вертикальные нет?»
«Мне кажется, я начинаю наконец понимать тебя, Дон».
Он посмотрел на меня и улыбнулся. «Как только ты поймешь меня, придет
пора оставить тебя на время наедине с самим собой».
На окраине городка стояло большое хранилище зерна и силоса, построенное
из оранжевого кирпича. Казалось, что он решил вернуться к самолетам другой
дорогой и свернул в какой-то переулок, чтобы срезать путь. Для этого надо
было пройти сквозь кирпичную стену. Он круто повернул направо, вошел в стену
и пропал из виду. Теперь я думаю, что, если бы сразу же повернул за ним, я
бы тоже смог пройти сквозь нее. Но я просто остановился на тротуаре и
посмотрел на место, где он только что был. Затем я коснулся рукой стены, она
была из твердого кирпича.
«Когда-нибудь, Дональд», — сказал я, — «когда-нибудь…», и в
одиночестве пошел кружным путем к самолетам.
«Дональд», — сказал я, когда добрался до поля. «Я пришел к выводу, что
ты просто не живешь в этом мире».
Он удивленно посмотрел на меня с крыла своего самолета, где он учился
заливать бензин в бак. «Конечно нет. Можешь ли ты мне назвать кого-нибудь,
кто живет в нем?»
«Что ты хочешь этим сказать, могу ли я назвать кого-нибудь, кто живет?
Я! Я живу в этом мире!»
«Превосходно», — похвалил он, как будто мне удалось самостоятельно
раскрыть страшную тайну. «Напомни потом, что сегодня я угощаю тебя обедом. Я
просто поражен, что ты умеешь постоянно учиться».
Это сбило меня с толку. Он говорил без сарказма и иронии; он был
абсолютно серьезен. «Что ты хочешь сказать? Конечно же я живу в этом мире. Я
и еще примерно четыре миллиарда человек. Это ты…»
«О, боже, Ричард! Ты серьезно! Обед отменяется. Никаких бифштексов,
никаких салатов, ничего! Я-то думал, что ты овладел главным знанием». Он
замолчал и посмотрел на меня с сожалением. «Ты уверен в этом. Ты живешь в
том же мире, что и, например, биржевой маклер, да? И твоя жизнь, как мне
кажется, только что круто изменилась из-за новой политики Биржевого комитета
— от перераспределения министерских портфелей с пятидесятипроцентной потерей
вложений для держателей акций? Ты живешь в том же мире, что и
шахматист-профессионал? Нью-Йоркский открытый турнир начинается на этой
неделе. Петросян, Фишер и Браун сражаются за приз в полмиллиона долларов.
Что же ты тогда делаешь на этом поле в Мейленде, штат Огайо? Ты и твой
биплан, «Флит», выпуска 1929 года, здесь, на фермерском поле, и для тебя нет
ничего важнее, чем разрешение использовать это поле для полетов, люди,
желающие покататься на самолете, постоянный ремонт мотора и то, чтобы, не
дай бог, не пошел град… Сколько же, по твоему, человек живет в твоем мире?
Так ты стоишь там, на земле, и серьезно утверждаешь, что четыре миллиарда
живут не в четырех миллиардах разных миров, ты серьезно собрался это мне
доказать?» — он так быстро говорил, что начал задыхаться.
«А я уже прямо чувствовал, как картошка тает на языке», — сказал я.
«Очень жаль. Очень хотелось мне тебя угостить. Но с этим все, лучше и
не вспоминать».
И хоть тогда я в последний раз обвинил его в ом, что он не живет в этом
мире, прошло еще много времени, прежде чем я понял слова, на которых
открылась книжка:
Если